– Когда было объявлено о вашем назначении, СМИ вспомнили, что в «нулевые» вы могли работать в ING вместе с нынешней главой НБУ Валерией Гонтаревой. Вы с ней дружите?

– Я лично знакома и с Гонтаревой, и Пивоварским, и Яресько, и Демчишиным, и Абромавичусом. Это была одна из мотиваций, почему я хотела прийти на эту работу. Потому что я лично знаю людей, которые взяли на себя очень тяжелую ношу, и мне хотелось им подставить плечо. Что касается Гонтаревой, то она пришла работать в киевский ING в январе 2001 года. А я в январе уехала работать в лондонский офис ING (читайте досье на Юлию Берещенко. - FinClub). Мы никогда вместе не работали: ни по функционалу, ни по проектам не пересекались.

– Вы занимались сделками M&A, выпусками акций, еврооблигаций, а сейчас взялись за продажу активов банков-банкротов. Насколько это кардинально разные для вас виды деятельности?

– Я набираю до 40 человек в департамент – уже набрали четверть штата, и когда меня хедхантеры спрашивают, кого я ищу, отвечаю: профиль специалиста в мой отдел – кредитный аналитик и инвестиционный банкир. Потому что начало продажи актива – кредитный анализ, а конец продажи актива – чистый инвестиционный банкинг. Я знаю, как прозрачно и публично продавать активы, я этим занималась больше 15 лет, из которых больше 10 лет работала в Лондонском Сити.

– Какие задачи поставлены перед вами в ФГВФЛ?

– Наш департамент был создан 1 января 2016 года и, к сожалению, прошло мало времени, чтобы принять на себя функционал организации продажи активов, утвердить процедуры и положения, нанять персонал. Когда я проходила собеседование на должность, я попросила три месяца: первый – на формирование команды, второй – на написание новых и пересмотр действующих процедур продажи активов, третий – на тестирование новых процедур в избранных банках. И с 1 апреля наш департамент должен быть полностью готов взять на себя функционал.

– Поскольку департамент создан, но еще не взял на себя все полномочия, получается, что Фонд принял решение отсрочить на один квартал передачу дел от ликвидаторов к вам?

– Нет. Поскольку ликвидаторы, в соответствии с предыдущей версией закона, были уполномочены выполнять абсолютно все функции в ликвидируемых банках, возникла необходимость в централизации функции продажи активов. В новом законе написано, что уполномоченные лица могут быть уполномочены выполнять все функции, кроме организации продажи имущества. «Организация продажи имущества» – это и есть централизация этой функции. Я не беру на себя execution – непосредственную продажу, я создаю процедуры, которым должны следовать все ликвидаторы. И моя первая задача – написать положение, в котором будет расписан весь процесс продажи и будет структурирован по категориям активов. Ведь то, что применимо к портфелю кредитов физических лиц, не применимо к продаже крупного корпоративного портфеля. В этой процедуре обязательно должно быть предусмотрено раскрытие информации (information disclosure) об активах. Это то, чего не хватает рынку.

– Вы установите правила, но продавать активы после 1 апреля также будут ликвидаторы?

– Физически подписывать договор купли-продажи между банком, биржей и покупателем будет все равно банк, продающий актив. Но он будет следовать процедурам продажи, которые мы разработаем и которые будут обязательны для исполнения ликвидаторами.

– Фактически ваш департамент выступает в роли «регулятора» для ликвидаторов?

– Поскольку с 1 января функция организации продажи активов перешла в Фонд, был создан комитет по организации продажи активов. Он получает информацию от ликвидируемых банков и предоставляет свои рекомендации исполнительной дирекции ФГВФЛ. Сейчас процесс принятия решения о продаже активов обсуждается на нескольких уровнях. В банке есть малый комитет по управлению активами, который готовит информацию для Фонда. В Фонде этот кредитный кейс, или кейс по активу рассматривают на уровне комитета по продаже активов, и потом он выходит на одобрение исполнительной дирекции. Наша первая задача – наладить прозрачные продажи, чтобы каждый выставляемый на продажу актив прошел детальный due diligence до момента принятия решения о его продаже. Вторая задача – обеспечить, чтобы у рынка в публичном доступе была минимально необходимая для принятия инвестиционного решения информация. И чтобы у потенциального покупателя была возможность ознакомиться (после подписания договора о неразглашении) со всей информацией об активе, которая позволит ему сформировать ценовое предложение и подать его на аукцион.

– Сейчас информация для покупателя ограничена?

– К нам приходят инвесторы, участвовавшие в аукционах, и жалуются на процедуры, которые, с их точки зрения, не работают. Речь идет и об ограниченном доступе к регистрации на бирже для участия в торгах, и о несправедливых алгоритмах принятия заявок. Я не регулятор бирж, но Фонд подвергается существенному репутационному риску, если мы подготовили актив на продажу, а покупатель не может реализовать свое право купить его из-за недобросовестных действий бирж. Мы хотели бы поговорить с регулятором этих бирж о том, как они могут создать поле, в котором биржа будет выполнять свои функции. Сейчас их регулятор – МЭРТ, а в будущем, возможно, им станет Нацкомиссия по ценным бумагам. Департамент управления активами прорабатывал с одним из разработчиков ПО вопрос создания собственной платформы продаж, к которой каждая из бирж подключается в качестве брокера и подает заявку в книгу, которую может вести Фонд. Это позволило бы принимать заявки от покупателей через все биржи, а не только через одну, как сейчас.

– А с каким количеством бирж вы сейчас работаете?

– 50 бирж подали полный пакет документов и были аккредитованы Фондом. Это биржи как с электронными площадками, так и без них. Из них 19 бирж отвечали дополнительному критерию – наличие электронной площадки на конец 2015 года, и с ними Фонд проводил электронные торги. После дополнительного отбора 32 биржи могут осуществлять торги в электронном виде.

– В правительстве подняли вопрос перехода Фонда на систему СЕТАМ. Это возможно?

– Это одна из опций, которую мы обсуждаем. Если регулятор не может нам обеспечить справедливое отношение к покупателям, тогда у нас есть биржа, которая находится в госсобственности. Там у нас больше уверенности в том, что со стороны государства будет обеспечено более справедливое отношение к потенциальным инвесторам.

– Были ли уже случаи разрыва отношений с биржами, которые допускали нарушения?

– Я инициирую вопрос расследования по таким жалобам на уровне исполнительной дирекции ФГВФЛ. И сейчас жду результатов расследования, после чего на дирекции будем обсуждать, что делать с этими площадками.

– ФГВФЛ должен был продавать также активы, которые находятся в залоге у НБУ. Все затягивается, когда Фонд приступит к их продаже?

– Фонд согласовывает основные параметры продажи активов с НБУ, поскольку эти активы находятся у него в залоге. Нацбанк имеет доступ к истории этих активов до того, как они попали в Фонд, и знает о них больше, поэтому объективно он может иметь свое мнение о стартовой цене актива, и мы к нему прислушиваемся. Согласование происходит сейчас по отдельным активам.

– Как именно вы планируете обеспечить «прозрачность» процесса продажи активов?

– Когда мы решили продать актив, нам нужно, чтобы о продаже стало известно широкому кругу общественности, включая потенциальных инвесторов. Поэтому первая задача – обеспечить минимальное раскрытие информации (information disclosure) по категории актива, которая будет выставлена на нашем сайте. В новом положении о продаже активов будет предусмотрен раздел, содержащий информацию, которую в минимально необходимом объеме надо раскрыть рынку.

И мы должны дать достаточно времени, чтобы заинтересовать потенциального покупателя и конвертировать его интерес в ценовую заявку. Для этого нужно, чтобы информация на сайте появилась как минимум за месяц до аукциона. Это общий срок, но в положении будут прописаны сроки в зависимости от категорий активов. Для сложных корпоративных кредиторов, возможно, понадобится больше месяца, чтобы у покупателя была возможность сделать due diligence.

Минимум месяц будет дан потенциальным покупателям корпоративных кредитов для того, чтобы заинтересоваться, подписать стандартный договор о неразглашении и получить доступ в комнату данных для изучения материалов кредитного дела, зарегистрироваться на бирже, заплатить гарантийный взнос, подписать договор и подать свою заявку.

Доступ в комнату данных предоставляется заинтересованным инвесторам после подписания договора о конфиденциальности. Доступ физический: потенциальному покупателю ключом открывают дверь комнаты, где хранятся кредитные дела. Комната должна быть защищена, чтобы кредитное дело сохранилось в том же виде, в котором с ним ознакомились. Если кредитное дело находится в Харькове, Днепропетровске или Львове, то это ограничивает круг покупателей. Весь мир давно перешел на «виртуальную комнату данных», что позволяет отсканированную документацию размещать на защищенном сайте. Администратор сайта сможет отслеживать, кто, как долго и с каким документом работал. Это расширяет круг покупателей и защищает от несанкционированного вывоза части кредитного дела. Но это вопрос больших затрат: для крупных активов мы будем искать бюджет, а для небольших – другие способы выхода из этой ситуации.

– Например, продаются права требования по кредиту, залогом выступает квартира в Киеве. Будет ли доступна фотография квартиры и можно ли будет поехать посмотреть на нее?

– Возможно, что касается квартир, то покупателям нужен не месяц, а одна-две недели. Мы спрашиваем у каждого инвестора, который приходит к нам: «Какая минимальная информация должна быть раскрыта для вашей заинтересованности и как много времени вам нужно для due diligence?» Сейчас мы должны эту процедуру разработать, в марте – протестировать и опубликовать. Часть вопросов покупателей и журналистов можно будет закрыть одним этим публичным положением.

– К каким конкретным результатам должны привести изменения в сфере продажи активов?

– Моя задача – до 1 апреля сделать процедуру более прозрачной и эффективной. Под этим подразумевается увеличение круга потенциальных инвесторов. Насколько я понимаю из разговоров с рынком, процесс продажи активов инициируется в большинстве случаев заемщиком. В этом нет ничего страшного, если процедура продажи прозрачна и не ограничивает доступ других покупателей.

В мировой практике есть три способа работы с плохими кредитами: реструктуризация, взыскание и продажа. В условиях украинского законодательства мы не можем заниматься реструктуризацией, по меньшей мере той, которая включает списание части кредита. Взыскание зависит от качества судебной системы, которое также можно охарактеризовать как очень слабое. И если Фонд выбрал путь взыскания, то есть большой риск, что даже если мы выиграем суд, на этапе исполнительного производства мы все равно не получаем доступ к активу.

У нас остается третий путь – продажа актива. И она часто инициируется заемщиком. Один из ликвидаторов рассказал, что когда он проводит переговоры и уже готов подписать график погашения с заемщиком, то к заемщику приходит биржа и говорит, что он действует неразумно, ведь если он уйдет в просрочку, то оценка кредита упадет. А если он подаст в суд на банк или Фонд, то, с точки зрения независимой оценки, стоимость кредита упадет еще ниже. И можно будет выкупить долг с огромным дисконтом вместо его полного погашения.

Но если мы отказываем заемщику в самой возможности проведения реструктуризации и продаем актив, мы не можем запретить заемщику выкупать свой кредит. Законодательно он, конечно, не может сделать это напрямую, но может сделать через финансовых посредников. И, как правило, продажа актива инициируется связанными лицами.

– Фонд не может проверить эту связь не только физически – само законодательство не обязывает выявлять ее!

– Законодательно непрямой выкуп заемщиком долга не запрещен. А, например, в США заемщик или связанные с ним лица не имеют права участвовать в покупке «своих активов». И участник торгов подписывает бумагу, что он не связан с заемщиком и несет за это ответственность. Мы эту практику не можем пока распространить в Украине по ряду причин.

– ФГВФЛ обещал «снизить издержки» при продаже активов. О чем речь?

– У нас сейчас происходят продажи «по песчинке». После организации прозрачного процесса продажи нашей следующей задачей станет масштабирование и продажа пулами активов. В принципе, продажа пакетами существует: когда активы одного банка формируются в лоты и продаются. Наша задача – объединять в лоты однородные активы. Масштабирование приведет к снижению затрат. Второй вопрос – достаточно большие затраты по содержанию или хранению активов, которые находятся на балансе банка. Чем быстрее мы их продадим, подготовив к продаже, тем ниже будут эти затраты.

– Затронет ли реформа стандарты оценки имущества, требования к оценщикам?

– Вопрос оценки, безусловно, важен, поскольку на основе оценки формируется ликвидационная масса банка. И это та минимальная оценка, которую мы стремимся получить в процессе продажи. Однако процедуры оценки кредитов, которыми пользуются независимые оценщики по текущим стандартам их «регулятора» – ФГИ, несовершенны. Поэтому в Фонде был создан сектор оценки и разработана методология оценки, которая призвана устранить недостатки, в том числе оценки кредитных портфелей. Эту методологию Фонд утвердил в декабре. Она разработана вместе с НБУ и сейчас тестируется. Я надеюсь, что когда обе организации окончательно примут эту методологию, мы ее опубликуем, пойдем в ФГИ и инициируем дискуссию о том, чтобы наши наработки по оценке были учтены регулятором при утверждении стандартов для всей индустрии.

– Некоторые участники жалуются на невозврат 10% взноса. Вам известно об этом?

– Это одно из нареканий на биржи, которые мы слышим от участников торгов, и мы хотим, чтобы этот вопрос был решен регулятором этих бирж.

– Если после продажи актива вдруг выяснится информация, которая существенным образом могла повлиять на цену сделки или даже на саму возможность ее заключения, то можно ли будет сделки «отмотать»? Будет ли этот момент прописан в новых регламентах?

– Задача банка – дать заверение потенциальному покупателю, что вся информация об активе, которой он располагает, будет представлена ему для проведения due diligience. В любой сделке существует риск, что какие-то обстоятельства станут известны только после сделки. Эти риски должны разделяться между покупателем и продавцом. Стандартный договор купли-продажи и распределение рисков – это те задачи, которые мы стремимся решить в юридической плоскости.

– Когда обсуждают приватизацию, часто можно услышать, что не надо продавать сейчас, ведь цены – на дне, лучше подождать, пока они вырастут. А у Фонда – противоположная позиция. Вы же не можете ждать роста стоимости активов?

– Всегда будет возникать кассовый разрыв между процессом выплаты компенсации вкладчикам от Фонда и реализацией активов банков. Поэтому нужно как можно быстрее продавать активы. К тому же качество активов очень быстро падает. Многие заемщики занимают такую позицию, что если банк отправили на ликвидацию, то им необязательно обслуживать свои обязательства. И если никто не требует погашения, не ходит в суды или не выставляет актив на продажу, создается целая культура, когда владельцы активов, равных трети ВВП Украины, не обслуживают свои обязательства. Нельзя допустить распространения этой ситуации. Нерадивый заемщик, который перестал обслуживать кредит только потому, что банк отправлен на ликвидацию, должен знать о том, что может быть судебное взыскание или продажа этого кредита третьему лицу.

– Качество активов украинских банков хуже, чем при банкротстве аналогичных банков в других странах?

– В каждой стране по-разному. В Великобритании правительство национализировало Nothern Rock, а через пять лет вышло с прибылью. Но есть много развивающихся рынков, где такая же, как в Украине, слабая судебная система и система взыскания, высокий уровень коррупции. Если взять Индию, Бангладеш, Венгрию, Чехию, то NPL recovery rate может быть 5%, а может и 40%. Больше этого уровня цифры по развивающимся рынкам я не видела. Какой будет показатель в Украине, мы еще не знаем.